Имя богини - Страница 168

168

– Скажи, Нингишзида, был ли среди тех людей, кто вышел со мной из Сонандана в последний раз, рыцарь по имени Ловалонга?

– Да, богиня. Их было двое: Ловалонга – молодой эламский герцог и Амадонгха – мастер клинка. Хотя тебе-то он, конечно, уступал в мастерстве фехтования. Мы даровали им бессмертие, ибо никто не знал, сколько может продлиться твое странствие. Их можно было убить, но состариться они не могли.

– И я взяла с собой мечи Гоффаннона.

– Так их называли века спустя во внешнем мире. А здесь у них были свои имена – Тайяскарон и Такахай. Твой божественный брат, великий Траэтаона, подарил их тебе на день твоего рождения – так рассказывала ты моему предшественнику. Хотя, прости, не представляю себе, какие дни рождения могут быть у существ, подобных тебе?

– Веселые, – улыбнулась Каэтана. – Их ковал Курдалагон, еще во времена Древних. Огромный был, бородатый и громогласный. Всегда ходил в фартуке, и руки у него были измазаны сажей. А еще от него пахло металлом и углем. Где он сейчас? А Траэтаона долгое время приходил, чтобы потренировать меня, и не успокоился до тех пор, пока не понял, что большего от меня уже не добиться. Мы с ним фехтовали каждый день. Постой... – Она вся напряглась. – Ты сказал, что второй воин, который ушел со мной, звался Амадонгхой?

– Именно так я и сказал, о Кахатанна.

– Значит, есть возможность того, что убитый неизвестно кем учитель Джангарая, великий фехтовальщик Амадонгха, и мой спутник – одно и то же лицо.

– Позволь спросить, великая, – осторожно начал правитель, – я всегда думал, что богиня Истины знает абсолютно все – от великого до самой мелочи.

– Может, и так, – ответила ему Каэ. – Но тогда она скоро перестанет видеть Истину. Истина – это нечто большее, нежели простое знание самых крохотных и незначительных мелочей. Это ты понимаешь?

– Конечно, великая.

– Именно мое незнание дает мне возможность познать больше.

– Парадокс? – спросил Нингишзида.

– Истина мыслит парадоксами, – откликнулась Каэтана.

– Правильно ли я понял, что нам ещё предстоит сражаться? – спросил Тхагаледжа.

– Думаю, что да. Вряд ли тот, кто занял все пустые места, существующие в этом мире, позволит без боя забрать их и заполнить чем-то совершенно иным.

– Трудное дело, – прошептал жрец. – Сначала его нужно отыскать.

– Да, – склонила голову богиня. – Самое трудное – увидеть зло в том, что кажется уже привычным, хотя и не самым лучшим.

– Ты скоро уйдешь, – прошептал правитель, и слова его прозвучали как приговор.

– У меня нет выбора.

– Ты же сама Истина.

– Там, где есть свобода, – дорогой Тхагаледжа, там нет и не может быть выбора, ибо истинными могут быть только единственно возможные вещи. Только это, понимаешь, и ничто другое. Только достоинство, только правда, только честь. Разве ты можешь предложить мн что-нибудь взамен?

– Конечно нет, – ответил правитель.

– Тогда о каком выборе мы говорим? Я опять уйду во внешний мир, только на этот раз я вооружена знанием, а вы предупреждены. И потом, Я ведь уйду не сразу.

– Побудь с нами, – просит правитель.

– Мне здесь так хорошо, – откликается Истина.

Следующим утром, на рассвете, она снова отправилась в священную рощу Салмакиды. И почти сразу нашла маленькую поляну, ту самую, залитую золотым солнечным светом, поросшую душистыми диковинными цветами, усыпанную ягодами. Ту, на которой тоскливо пела свирель в незапамятные счастливые времена. Поляну, которую некогда создал для нее бог Эко Экхенд, Податель жизни, Древний Владыка Лесов.

Влюбленный бог, сердце которого навсегда осталось с ней.

Трое монахов подходят к храму Кахатанны и останавливаются неподалеку. Они садятся на лужайке, прямо под цветущим, благоухающим кустом и застывают в молчании. К одному из монахов подбегает маленький ежик и тычется мордочкой ему в руку, обнюхивая. Неизвестно чем, но запах его явно привлекает, потому что он начинает карабкаться на ноги монаха, цепляясь крохотными коготками, сопя и пыхтя.

Монах сидит потрясенный. И его ошарашенное, удивленное лицо никак не соответствует простому ходу событий.

Проходящий мимо жрец Кахатанны – молодой человек, впервые зашедший в храм, который наконец соизволил открыть перед ним свои двери, улыбается:

– Что, брат? Издалека, наверное, ты к нам добирался, если тебе еж в диковинку. Ты не думай, они безобидные, хоти и все в колючках.

Однако простая человеческая речь производит на троих сидящих еще более сильное воздействие – они подскакивают, оглядываются и возбужденно переговариваются между собой. И хотя это поведение не слишком похоже на манеру держать себя других искателей Истины, жрец никак не реагирует – сколько людей, столько и странностей. Если они пришли сюда, то рано или поздно найдут самих себя. И он тихо удаляется, чтобы не разволновать странную троицу еще больше..

– Нас видят?

– Нас слышат?

– К нам обращаются?

Трое монахов подходят поближе к храму. Затем садятся на ступеньках, достают шкатулку и высыпают из нее множество резных фигурок.

– Сыграем?

– Сыграем...

– Сыграем.

Поверхность шкатулки вопреки их ожиданиям остается гладкой и блестящей и узоров не меняет. Они молчат очень-очень долго, пока из дверей храма не появляется женщина. Она медленно спускается по ступенькам и садится около монахов.

– Я помню вас, – говорит она. – Ты Да-гуа, ты Ши-гуа, а ты Ма-гуа.

Они кивают, когда она обращается к каждому, называя его имя.

– Вам нравится, когда вас видят, слышат, чувствуют?

– Непривычно.

168