– Ты думаешь, что сможешь убить ее? – спросил Хентей.
– Я ничего не думаю, мальчик мой. Я бы очень хотел навсегда забыть о том, что случилось прошлой ночью, но, к моему великому сожалению, я не имею права так поступать. Сделаем вот что – надолго ли отпустил тебя император?
– Он просил меня возвращаться как можно скорее, но я очень хотел видеть тебя и сам рассказать об этом сражении. Наши воины вели себя как герои. Мы можем ими гордиться.
– А я горжусь, горжусь тобой, мой сын. – От внимания Хентея не ускользнуло, что слово «мой» хан выделил как-то особенно. – И я хочу, чтобы ты сегодня же покинул Дехкон и двинулся назад, к аите. Ты должен. торопиться, чтобы никто и никогда не смог связать гибель этой женщины с тобой.
– А ты? – с тревогой спросил юноша.
– А я хитрый лис. Я сумею оправдаться. Главное – ты, моя надежда на будущее Джералана.
Отец и сын долго еще сидели молча. Каждый думал о своем. Хайя Лобелголдой – о единственной женщине, которую он любил в своей жизни и которую ему пришлось умертвить. Хентей – о единственной женщине, которую он мог бы полюбить и которую должны были убить по приказанию его отца. Внезапно счастливая мысль посетила его.
– Отец! Они должны были уже пересечь территорию Джералана.
– Нет. Тень моего брата указала на то место, где oн погиб. Они должны быть там только послезавтра.
– Что же с ней могло случиться? – воскликнул молодой хан с такой тревогой, что Лобелголдой обеспокоился.
– Не важно, что с ней случилось. Важно, что она не должна остаться в мире живых. А ты сегодня же выедешь к Зу-Л-Карнайну. Я дам тебе сопровождающих.
– Слышишь?! – им будет строжайше приказано не подчиняться тебе, если ты вздумаешь повернуть к ущелью. Это не твоя война, сын.
– Отец! Император так ждет ее обратно.
– Сын, страна ждет нас. Мы не можем иначе...
– О боги, боги!.. – потрясение шепчет Хентей.
Каэтана была еще слишком слаба, чтобы ехать верхом, и Бордонкай путешествовал вместе с ней на верблюде, чтобы хоть как-то облегчить тряску. Ворон послушно шагал рядом, поглядывая на хозяйку влажными лиловыми глазами.
– Не скучай, Ворон, отдыхай, – шептала Каэ, с улыбкой глядя на него. – Еще немного, и опять придется набивать себе бока и спину.
Конь фыркал, всем своим видом показывая, что он-то хоть сейчас готов принять свою всадницу, а вот она его покинула. Бордонкай изумлялся:
– Это же надо – скотина обыкновенная, а как все понимает.
– Твой седой не хуже, просто ты с ним редко разговариваешь.
– Может, и редко. Только времени все нет.
– А ты поговори, Бордонкай. От коня жизнь зависит – не мне этому тебя учить. Поговори, не откладывай.
Когда Бордонкай шевелился, Каэ тихо шипела и ругалась сквозь стиснутые зубы, правда очень тихо, – она не хотела, чтобы спутникам стал известен весь ее словарный запас.
После происшествия с мардагайлом все воины стали относиться к Каэ с огромным почтением и с особым воодушевлением подчинялись приказам, если они исходили от госпожи. Альв тоже стал героем. Он гарцевал на своей верной лошадке и наслаждался простором и прозрачным воздухом степей. К лесам он начал испытывать некоторое – стойкое – отвращение.
– Я за свои странствия повидал множество лесов... – степенно повествовал он, когда все удобно устраивались у костра на привале.
Бордонкай приносил Каэ – она пыталась ходить сама, но большую часть времени ей все-таки была нужна помощь. О том, чтобы работать мечами, речи вообще не шло, потому что раны на плечах, оставленные когтями мардагайла, плохо рубцевались, воспалялись и гноились, доставляя немало хлопот ее друзьям. Каэ изнывала без воды, но степи Джералана, богатые травами, были лишены серьезных водоемов. Только маленькие ручьи, а чаще – колодцы, вырытые на довольно большой глубине, снабжали путников водой.
– Я засыхаю, как дерево в жару, – тихо жаловалась она Воршуду.
Он понимающе кивал и приносил в шлеме воду, выливая ее на Каэтану. Та жмурилась и отфыркивалась, но ей этого было недостаточно. А воду в степях Джералана надо было беречь.
Через два дня она опять впала в беспамятство.
Первый раз их настигли уже у входа в ущелье, где несколько лет назад принял неравный бой с армией Зу-Л-Карнайна маленький отряд под предводительством хана Богдо Дайна Дерхе.
Конные тагары, дико крича и размахивая длинными копьями, догоняли путешественников. И намерения у них были явно не самые миролюбивые. Зу-Самави спешно выстроил отряд в боевом порядке и раздал всем необходимые указания. Тхаухуды ощетинились копьями и выставили вперед щиты.
– Может, одумаются, – сказал командир, поворачиваясь к Джангараю и Ловалонге. – Но я бы не стал очень на это рассчитывать. Похоже, что они решили отомстить за смерть своих воинов. Место это памятное.
– Когда император узнает об этом... – запальчиво начал один из тхаухудов, но Зу-Самави перебил его:
– Если император узнает об этом... Я предлагаю вот что, – продолжал он. – Мы остановимся у входа в ущелье и задержим тагар на столько, на сколько хватит наших сил. А вы тем временем берите госпожу и пытайтесь прорваться в долину. Еще немного – и вы вступите на территорию, куда тагары заходят очень редко. Торопитесь.
Джангарай, Ловалонга и Бордонкай были солдатами. Они не стали спорить, понимая, что это единственный шанс довезти Каэ живой до Онодонги. Им не хотелось бросать товарищей в опасности, они не могли бежать от врага, но Каэ металась в бреду, и жизнь ее висела на волоске.
Бордонкай зарычал от бессильного гнева и обратился к друзьям: