Имя богини - Страница 130

130

Правитель был готов поднять всех на ноги, чтобы сейчас же идти в храм Ака-Мана, верховного бога тагар, которому они поклонялись с давних времен, и там, припав к ногам золотой его статуи, в окружении жрецов молить равнодушное божество сохранить жизнь единственному сыну. Но Хайя Лобелголдой знал, что никогда не сделает так: если воину суждена смерть в бою, то лучшей судьбы ему не нужно – так говорят тагары высшим достоинством почитающие воинскую доблесть. Немного будет стоить в их глазах владыка, боящийся за жизнь своего сына, – ведь самая лучшая охота, самая лучшая война и самая лучшая женщина ждут воина в Заоблачных равнинах – так гласит закон Ака-Мана.

Никаких известий.

Человек на ложе под роскошным балдахином перекатился на спину и закусил губу, вперив глаза в потолок. Он должен думать о другом – о государстве, о делах. В конце концов можно думать о новых наложницах или тех шести юных танцовщицах, которых привезли во дворец накануне вечером. Все они великолепны и способны даровать любому неземное блаженство.

Но Хайя Лобелголдой думал почему-то о нелюбимой седой жене, которая второй месяц подряд горькими слезами плакала в дальних покоях Южного дворца.

Законная жена повелителя и мать Хентей-хана страстно желала, чтобы во главе войск, которые тагары отправляли в распоряжение Зу-Л-Карнайна, встал кто-нибудь другой, только не ее сын. Глупая женщина! Что может быть лучше славы, которой покроет себя воин на поле битвы? Хентею еще править и править Джераланом – пусть же укрепляет свою власть. Кто знает, может, именно ему суждено избавить свой народ от Фаррского Льва?

В который раз Великий хан подумал о своем брате – безудержном, неистовом, свободолюбивом Богдо Дайне Дерхе, павшем в битве за Джералан.

Хентей-хан был много больше похож на своего дядю, чем на мать или отца, и внешностью, и нравом. Лобелголдой не хотел знать, почему так вышло, и сына любил безудержно. А вот жену ненавидел.

Почему же он думает о ней, рыдающей второй месяц подряд в самых дальних покоях Южного дворца, что же рвет его душу дикая боль ревности и умирающей долгие годы, но так и не угасшей до конца любви?

«Брат мой! Брат мой, не потому, ли я не поддержал тебя в том сражении, не потому ли отвел войска?! Неужели все горе, весь ужас Джералана, гибель его лучших воинов лежат на совести одного-единственного человека, не сумевшего простить?..»

Наконец Лобелголдой понял, что сегодня ему заснуть уже не удастся, поэтому он резко сел на своем необъятном ложе и протянул руку к шнуру с колокольчиками, чтобы вызвать рабов и приказать им подать вина и привести танцовщиц, привезенных из Сарагана, – потешить повелителя плясками и красотой. Однако он так и остался сидеть, протянув дрожащую руку к шнуру и не имея сил ни крикнуть, ни закрыть глаза, чтобы не видеть зрелище, которое предстало перед ним.

Посреди огромного, во весь пол, ковра перед Великим ханом стояло некое подобие человека – не то тень, не то призрак. Он был невысок и темноволос, но весь силуэт его слегка дрожал, перетекая внутри своей формы, словно не имея четко очерченных границ. К тому же ночной пришелец не отбрасывал тени, и более, того – сам был полупрозрачен.

Однако призрак слегка светился, что позволяло рассмотреть его в подробностях. Это был мужчина по виду явно тагарских кровей, одетый в измятые окровавленные доспехи. У него не было кисти левой руки – вместо нее хан видел отвратительную кровавую рану. Правый глаз и щека ночного гостя тоже представляли собой жуткое алое месиво, а грудь была пробита в нескольких местах. Но на шее мертвеца – а в том, что призрак был воином, павшим в битве, сомневаться не приходилось – висело золотое ожерелье; и шлем его был украшен золотым ястребом – шлем, известный всему Джералану, – тот, что был на хане Богдо Дайне Дерхе во время его последнего сражения и в котором приказал похоронить его император Зу-Л-Карнайн.

Лобелголдой почувствовал, что горло сжимает жестокая ледяная рука ужаса, но старался не подать виду – горд был правитель тагар и, несомненно, храбр.

– Здравствуй, брат, – прошелестела тень. – Узнал?

– Да, Дайн Дерхе. Узнал. И приветствую тебя от всего сердца.

– У меня мало времени, брат. Я пришел исполнить свой долг.

Хайя Лобелголдой вместо ответа склонил голову.

– Ты всегда придерживался мнения, что я напрасно положил людей там, в ущелье. Но я не умею жить стоя на коленях.

Узкие глаза Великого хана гневно блеснули, однако он не хотел спорить с призраком и подавил в себе желание запротестовать.

– Я не знаю, кто из нас прав, брат, – продолжала тень все тем же сухим, шелестящим голосом. – Даже теперь, пребывая в Заоблачных равнинах, я не знаю, кто из нас был прав. Возможно, что и ты, сберегший и сохранивший людей и страну.

Великий хан был сверх всякой меры удивлен словами Богдо Дайна Дерхе – при жизни он бы так , не сказал никогда.

– Но теперь я должен предупредить тебя, брат. И умолять, как может только один хан молить другого, – не дай погибнуть нашим детям и детям наших детей. Ибо . великое горе подступает к Джералану. Император Зу-Л-Карнайн влюбился в ведьму, которая поклялась уничтожить нашу страну. Если он на ней женится, Джералан погиб. Помни это.

– Что же я могу сделать? – тихо спросил Лобелголдой, которому эта оглушительная новость показалась не слишком правдоподобной; он сам не мог сказать почему.

– Она с маленьким отрядом будет пересекать Джералан в том самом месте, где я был убит. Их мало, Хайя, очень мало. Убей их...

Тень переместилась в сторону ложа, отчего правитель невольно подался назад.

130